«Отца моего звали О-ло-лу-эй. Он не богат, у него три жены. Мою маму, она вторая жена, ее звали Ни-фон-ло-лу. У мамы до меня был ребенок, так что я был у нее вторым. После меня было еще четверо, но не от моего папы. А у него было еще девять от первой жены и трое от третьей.

В деревне мы играли все вместе. Боролись, бегали наперегонки. Залезали на пальмы за кокосами, в лесу собирали ананасы и бананы. Однажды вождь прислал человека сказать, что вызывает всех парней, которые видели четырнадцать сезонов дождей. Я очень обрадовался — думал, он нас сделает солдатами. Но в Африке мальчиков долго учат, прежде чем они становятся воинами. Сначала старейшины берут мальчиков на охоту. Они должны научиться читать шаги на земле (следы). Старейшины учат нас выбирать место для дома (лагеря). Мы стреляем из лука, бросаем копья. Убиваем зверей и приносим их домой.

Я так был рад, что стану мужчиной и буду сражаться, как старшие братья. Каждый день нас учили чему-то новому. Но наш король, Акиаон, сказал, что не хочет ни с кем воевать. Он делает нас сильными, чтобы никто не напал на нас. Четыре или пять сезона дождей так продолжалось, я стал высоким и сильным. Я мог бегать по лесу весь день и не уставать.

Король Дагомеи был очень богат — он продавал рабов. У него было свое войско, и он постоянно нападал на людей, брал их в плен и продавал. Один предатель из Таккоя, очень плохой человек, пришел в Дагомею и сказал королю: «Я покажу тебе, как захватить Таккой». И он рассказал ему тайну ворот. (В городе было восемь ворот, через которые можно было скрыться в случае нападения).

И вот они решили с нами воевать, но мы об этом не знали. Они шли всю ночь, а мы в это время спали в своих постелях. И на рассвете дагомейцы ворвались через Большие Ворота. Я еще спал. И тут слышу крики солдат, которые ломали ворота. Я вскочил и вижу много-много солдат с французскими ружьями и большими ножами. Там и женщины-солдаты были. И вот они носятся с этими большими ножами, ловят наших людей по одному, режут им шеи и отрывают головы. Боже, Боже, они убивали так быстро!

Все побежали к воротам, чтобы спрятаться в лесу. Я тоже бросился к воротам, но там уже были дагомейцы. Я к следующим воротам — но они и там. Окружили всю деревню. У одних ворот вроде никого не было, я побежал в лес, но далеко убежать не успел, и меня схватили, связали мне руки. Я умолял их отпустить меня к маме, но они на это никакого внимания не обращали.

После того, как меня схватили, из ворот вышел король нашей страны, Акиаон, и его тоже схватили. Его отвели в лес, где был король Дагомеи со своей свитой. Увидев нашего короля, он говорит: «Приведите мне толмача». Когда толмач пришел, он говорит: «Спроси этого слабого человека, зачем он осмелился пойти против Дагомейского Льва». Акиаон отвечает дагомейскому королю: «Почему ты не сражаешься как мужчина? Почему ты не пришел днем, чтобы мы сразились лицом к лицу?».

Потом король Дагомеи говорит: «Готовься идти в Дагомею, чтобы все увидели, что я тебя завоевал».

Акиаон говорит: «Я не пойду в Дагомею. Я родился королем Таккоя, где правили мой отец и его предки. Рабом я не буду».

Король Дагомеи спрашивает: «Не пойдешь в Дагомею?».

Он говорит: «Нет, не пойду».

Король Дагомеи больше не стал ничего говорить. Женщина-солдат подошла с мачете и отрубила королю голову; потом подняла ее с земли и отдала королю Дагомеи. Когда вспоминаю это все, я стараюсь больше не плакать. Глаза больше не плачут, но внутри слезы все время текут. Больше я своей семьи никогда не видел.

Наc заставляли идти целый день. Солнце было очень жаркое. Король Дагомеи ехал в гамаке, и у вождей, что с ним были, тоже были гамаки. Нас связали в цепочку, чтоб никто не убежал. В руках они несли головы тех, кого они убили в Таккое. У кого по две, у кого по три головы. Боже, я так хотел, чтобы они их похоронили! Мне не нравилось видеть головы наших людей в руках у солдат, и запах был жуткий.

Когда [через три дня] мы добрались до места, нас посадили в баракун за большим белым домом; нас кормили рисом. На море было много кораблей, но нам плохо их было видно из-за белого дома. Но Куджо увидел белых людей — первый раз в жизни.

Наш баракун был там не единственный. Иногда мы перекрикивались с другими, чтобы узнать, кто откуда. Каждый народ был в своем баракуне. Нам теперь было не так грустно — мы все были там молодые, играли в разные игры и залезали по стенам наверх, чтобы посмотреть, что происходит снаружи.

Через три недели в баракун пришел белый человек, с ним были двое дагомейцев. Нас всех выстроили в круг. Белый человек стал нас осматривать. Он смотрел на кожу, на ноги, на ступни и во рту. Потом он выбирал. С каждым мужчиной он выбирал по женщине. Отобрал шестьдесят пять мужчин и по женщине на каждого. Потом белый человек ушел. А дагомейцы принесли нам много еды и сказали, что это потому, что скоро мы отсюда уедем. У нас был целый пир. Но потом мы стали плакать —не хотели расставаться с остальными в баракуне. Мы скучали по дому и не знали, что с нами будет.

Нас связали цепочкой и повели вокруг белого дома. Потом мы увидели много-много кораблей. И того белого, что нас купил. Я должен был плыть в последней шлюпке. Меня чуть не оставили на берегу.

Я увидел в шлюпке своего друга Киби, и очень захотел остаться с ним. Я закричал, они вернулись и взяли меня. Когда мы готовились отплыть, уже на корабле, с нас сняли одежду. Сказали: «Там, куда мы направляемся, у вас будет полно одежды». Боже, мне было так стыдно! Мы приедем в Америку голыми, и люди будут говорить, что мы голые дикари.

На корабле нас всех положили на пол в темноте. Есть давали немного. Мне ужасно хотелось пить! Воды давали понемногу два раза в день. Вода была кислая.

На тринадцатый день нас подняли на палубу. Мы так ослабели, что не могли сами ходить, так что матросы ходили с каждым по палубе, пока мы снова не могли ходить сами. И вот мы смотрим, смотрим, смотрим — и не видим ничего кроме воды. Откуда мы приплыли — неизвестно. Куда мы плывем — неизвестно. Куджо было очень плохо на том корабле. Я так боюсь моря! От воды, понимаете, такой шум! Она ревет, как тысяча зверей в лесу. Из-за ветра вода очень громкая. Корабль то подбрасывает в небеса, то опускает на дно морское. Нам говорили, что море спокойное. Куджо не знает, Куджо казалось, что море все время движется.

[После прибытия в Алабаму] капитан Тим Михер взял тридцать два человека. Капитан Бернс Михер — десять пар. Некоторых потом продали выше по реке. Восемь пар взял капитан Билл Фостер, а остальных — капитан Джим Михер. Нам было грустно друг с другом расставаться. Мы семьдесят дней пересекали океан из Африки, а теперь нас разделяют. Мы плакали. Нам казалось, что эту печаль не вынести. Когда мне снится мама, я думаю, что неплохо было бы умереть во сне.

Меня взял капитан Джим. Нас не стали сразу заставлять работать — мы не понимали языка и не знали, что как делать. Другие рабы показали нам, как работать в поле. Капитан Тим и капитан Бернс Михер своих рабов заставляли работать изо всех сил. У них там были надсмотрщики с кнутами. Один как-то попытался высечь одну из наших женщин, и тогда все на него бросились, отобрали кнут и высекли его самого. Больше он африканских женщин бить не пытался.

Мы не понимали, зачем нас привезли из нашей страны и почему мы должны были вот так работать. Все на нас смотрели как-то странно. Мы пытались разговаривать с другими цветными, но они нас не понимали. Некоторые над нами смеялись.

Каждый раз, когда наш корабль причаливал, надсмотрщик спускался по трапу и вставал рядом, за поясом у него был кнут. «Эй, ты, а ну бегом! Быстрее! Что ты еле ноги волочишь?» Мог и кнутом пройтись, если считал, что ты недостаточно быстро бегаешь. Или если слишком мало груза несешь.

Началась война, но мы об этом сначала ничего не знали. Потом кто-то мне рассказал, что северяне начали войну, чтобы нас освободить. Мне это понравилось. Но мы ждали-ждали, иногда слышали стрельбу, но никто никак не приходил и не освобождал нас. Так что мы стали думать, что воюют они за что-то другое.

Хотите знать, как нас освободили? Куджо вам расскажет. Я был на корабле, в Мобиле, мы должны были идти в Монтгомери, но капитан Джим Михер в тот день так и не появился. Это было 12 апреля 1865 года. Тут к кораблю подошли солдаты-янки, они еще ели шелковицу с дерева. Они нас увидали и говорят: «Вам тут больше нечего делать. Вы свободны и никому больше не принадлежите».

Боже, я был так рад! Мы спросили солдат, куда нам теперь идти. Они сказали, что не знают. Велели идти туда, куда хочется — мы больше не рабы.

Когда нас освободили, мы так радовались — сделали барабан и били в него, как в Африке. Но оставаться с хозяевами мы больше не могли. И где мы будем жить — было непонятно.

Мы хотели построить себе дома, но земли-то у нас не было. И вот мы собрались все вместе поговорить. Мы решили, что раз мы приплыли из-за океана, надо вернуться туда, откуда мы приплыли. И что мы работали задарма пять с половиной лет, а теперь будем работать за деньги и копить, накопим, сядем на корабль и вернемся в свою страну. Вообще мы считали, что нас должны отвезти обратно Михеры — но ладно, мы накопим денег и купим билеты сами. И мы сказали женщинам: «Мы все хотим вернуться домой. Поэтому надо много работать и копить деньги. Если увидите красивую одежду — даже не думайте о ней». Женщины ответили, что будут делать все, чтобы вернуться, и добавили: «Но и вы, если увидите красивую одежду — даже не думайте о ней».

Но столько денег нам было не заработать. И мы решили остаться. У нас не было правителя, не было вождя, как в Африке. Нам сказали, что в Америке никаких королей ни у кого не бывает. Так что мы сделали главным Гампу. Он был из знатного рода в Дагомее. Мы хорошо к нему относились, потому что это не он убил нашего короля и продал нас белым, а король Дагомеи. А Гампа нам ничего плохого не сделал. Мы все объединились, чтобы выжить.

Однажды, скоро после того как Куджо поручили поговорить [с Михерами], Куджо валил лес для лесопилки. Пришел капитан Тим Михер и сел на дерево, которое Куджо только что срубил. Я думаю — сейчас самое время поговорить с ним о моих людях. Нам так нужна была своя земля, что я чуть не заплакал — перестал работать и все смотрел на капитана Тима. Он сидел на том дереве и строгал лучину перочинным ножиком. Потом понял, что топора больше не слышно, поднял глаза и увидел меня.

— Куджо, ты чего такой грустный?

 — Капитан Тим, я скучаю по дому.

 — Но у тебя тут хороший дом, Куджо.

 — Капитан Тим, а Мобил большой?

 — Не знаю, Куджо, я не везде был.

 — Если ты отдашь Куджо весь Мобил и впридачу вон ту железную дорогу вместе со всеми банками — Куджо это все не нужно, потому что это не его дом. Капитан Тим, ты привез нас из нашей страны, где у нас была земля. Ты сделал нас рабами. Сейчас мы свободны, но у нас нет ни своей страны, ни своей земли! Может, ты дашь нам кусочек этой земли, чтобы мы построили себе дом?

Капитан вскочил на ноги и сказал:

 — Дурак, неужели ты думаешь, что я отдам свое имущество к тому имуществу, что уже отдал? Я хорошо обращался со своими рабами, так что ничего им не должен.

Куджо передал людям слова капитана Тима. Они сказали: «Ну что ж, тогда мы купим себе землю». Мы очень много работали и копили, питались хлебом с патокой — и в конце концов купили у Михеров землю. Они и пяти центов нам не уступили.

Гампу выбрали главным, а Джейби и Киби — судьями. Потом мы приняли законы о том, как себя вести. Если кто-то сделал что не так, судьи ему говорят больше так не делать, потому что это нас позорит. Мы не хотим, чтобы кто-то из наших воровал, пьянствовал или желал кому-то что-то плохое.

Мы назвали свою деревню Африкатаун».