АМИСТАД
ПРОЛОГ
25 августа 1839 года лейтенант Томас Гедни, капитан судна таможенно-пограничной службы США, куттера «Вашингтон», заметил «подозрительно выглядящее судно». Дело происходило недалеко от Нью-Йорка, у мыса Монтаук на восточной оконечности острова Лонг-Айленд, где бросила якорь подозрительная шхуна, она называлась La Amistad («Дружба»). Поднявшись на борт, Гедни и члены его экипажа обнаружили около 40 изможденных негров, включая четверых детей, и двоих раненых испанцев. По-английски из них всех могли худо-бедно изъясняться только один из негров и один из испанцев. Гедни решил, что захватил пиратов, но тут испанцы упали на колени и стали молить о помощи, рассказав, что негры-рабы взбунтовались и захватили их в плен. Гедни решил отбуксировать шхуну в ближайший порт Нью-Лондон, чтобы потом заявить в суде о своем праве на найденное имущество (судно и рабов).
Произошедшее с этими людьми стало результатом долгих процессов — исторических, экономических и политических — в разных странах и на разных континентах. Впрочем, так можно сказать, наверное, про любое событие. Интересно, однако, что в судьбе невольных пассажиров «Амистад» приняли участие сотни людей в Африке, Европе и Северной Америке, включая двух монархов, одного действующего и двух бывших президентов США и прочих государственных и общественных деятелей. Но еще важнее то, что эта драматическая, но, казалось бы, «локальная» история привела к значительным сдвигам и изменениям как в общественной мысли, так и в последующей истории — и политической, и экономической — Африки, Европы и Америки.
Произошедшее с этими людьми стало результатом долгих процессов — исторических, экономических и политических — в разных странах и на разных континентах. Впрочем, так можно сказать, наверное, про любое событие. Интересно, однако, что в судьбе невольных пассажиров «Амистад» приняли участие сотни людей в Африке, Европе и Северной Америке, включая двух монархов, одного действующего и двух бывших президентов США и прочих государственных и общественных деятелей. Но еще важнее то, что эта драматическая, но, казалось бы, «локальная» история привела к значительным сдвигам и изменениям как в общественной мысли, так и в последующей истории — и политической, и экономической — Африки, Европы и Америки.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Львиные Горы
Сама же история началась неподалеку от небольшого куска атлантического побережья Западной Африки, который его первооткрыватель (с точки зрения европейцев), португалец Педро де Синтра, назвал в 1462 году Serra da Leoa («Горы Львицы»). Впоследствии название под испанским влиянием превратилось в Sierra Leone. Нынешние границы одноименного государства, между Гвинеей к северу и Либерией к юго-востоку, примерно совпадают с «историческими». По площади современная Сьерра-Леоне сопоставима с Грузией, Шри-Ланкой или Литвой.
Эти места стали одной из первых баз европейских торговцев, миссионеров и искателей приключений в Африке. На побережье, а также к востоку от него жили бок о бок самые разные народы и племена. Какие-то населяли эти земли несколько тысячелетий, какие-то пришли с юга и востока относительно недавно. Какие-то были родственными друг другу, в том числе лингвистически, а какие-то, особенно из вновь появившихся, не смогли бы понять своих соседей, если бы не взаимные контакты, которые, судя по всему, были распространены в этой местности, прежде всего благодаря торговле.
И в XV, и даже в XIX веке Сьерра-Леоне не было какой-то политической общности, объединявшей местные племена. Но культурно они были близки друг другу, занимаясь в основном земледелием. Особенно распространено было выращивание риса на общинных полях. Здесь также выращивали хлопок, охотились, собирали кокосы и дикий ямс и торговали друг с другом тем же рисом, одеждой и скотом. Большинство людей жили в больших деревнях, городках и городах. Семьи жили в небольших глиняных домиках с конической крышей из соломы. Из-за постоянной военной угрозы со стороны соседей поселения часто обносились стенами 4 м в высоту и от полуметра до метра в толщину.
Дома в Сьерра-Леоне.
1853.
Wesleyan Juvenile Offering: A Miscellany of Missionary Information for Young Persons. Vol. 10, 1853.
1853.
Wesleyan Juvenile Offering: A Miscellany of Missionary Information for Young Persons. Vol. 10, 1853.
Среди африканцев, задержанных лейтенантом Гедни у мыса Монтаук, были представлены почти все основные культурно-этнические группы Сьерра-Леоне: четверо гбанди, трое коно, двое темне, по одному сандо, лома, гола и буллом. Но больше половины, 28 человек, идентифицировали себя как менди. Все эти группы, за исключением буллом, жили к северу и востоку от побережья, на расстоянии от 80 до 400 км.
Народ менди отличался от прочих тем, что поселился в Сьерра-Леоне относительно недавно. «Старые менди» рассказывали английскому миссионеру Джону Бруксу, что «их предки пришли с востока», воюя с западными племенами, захватывая города и деревни, создавая союзы и смешиваясь с местным населением. По описанию это похоже на так называемые «вторжения мане», экспансию части племен большой группы манде, происходившую с начала XVI века.
Важную роль в жизни менди играло так называемое тайное мужское общество, или общество Поро. Судя по всему, аналоги имелись и у других народов Сьерра-Леоне. Общество, наделенное сакральным статусом, представляло собой по сути параллельную структуру управления — а скорее даже верховный орган принятия важнейших для общины решений, не подчинявшийся никому, потому что вождей тоже назначало Поро. Статус мужчины в Поро мог совершенно не совпадать с его «обычным», внешним статусом в обществе и был понятен любому члену Поро благодаря особой системе ритуального шрамирования. Эта система описана только в общих чертах — общество не зря называлось тайным, его члены под страхом смерти не имели права раскрывать устройство Поро. К функциям Поро относились разрешение споров, наказание провинившихся (особенно злых колдунов и колдуний), объявление войны и мира и обряд инициации достигших совершеннолетия мальчиков. Инициация происходила в лесу, где они учились важным навыкам и знаниям, после чего прощались со своим детским «я»: его как будто пожирали дикие звери, в знак чего на грудь новоиспеченного мужчины наносились шрамы в виде следов от зубов.
Народ менди отличался от прочих тем, что поселился в Сьерра-Леоне относительно недавно. «Старые менди» рассказывали английскому миссионеру Джону Бруксу, что «их предки пришли с востока», воюя с западными племенами, захватывая города и деревни, создавая союзы и смешиваясь с местным населением. По описанию это похоже на так называемые «вторжения мане», экспансию части племен большой группы манде, происходившую с начала XVI века.
Важную роль в жизни менди играло так называемое тайное мужское общество, или общество Поро. Судя по всему, аналоги имелись и у других народов Сьерра-Леоне. Общество, наделенное сакральным статусом, представляло собой по сути параллельную структуру управления — а скорее даже верховный орган принятия важнейших для общины решений, не подчинявшийся никому, потому что вождей тоже назначало Поро. Статус мужчины в Поро мог совершенно не совпадать с его «обычным», внешним статусом в обществе и был понятен любому члену Поро благодаря особой системе ритуального шрамирования. Эта система описана только в общих чертах — общество не зря называлось тайным, его члены под страхом смерти не имели права раскрывать устройство Поро. К функциям Поро относились разрешение споров, наказание провинившихся (особенно злых колдунов и колдуний), объявление войны и мира и обряд инициации достигших совершеннолетия мальчиков. Инициация происходила в лесу, где они учились важным навыкам и знаниям, после чего прощались со своим детским «я»: его как будто пожирали дикие звери, в знак чего на грудь новоиспеченного мужчины наносились шрамы в виде следов от зубов.
Мальчики, возвращающиеся с обряда инициации в обществе Поро.
Сьерра-Леоне, 1936.
Фотография Сьюрда Хофстра
African Studies Centre (Leiden)
Сьерра-Леоне, 1936.
Фотография Сьюрда Хофстра
African Studies Centre (Leiden)
Впрочем, ни об обществе Поро, ни вообще о племенах, живших поодаль от побережья, европейцы в 1839 году не имели ни малейшего представления. Вслед за португальцами в Сьерра-Леоне пришли испанцы, англичане, французы и голландцы, которые, однако, не интересовались материковой частью местности, ограничиваясь общением и торговлей с прибрежными племенами (ваи и буллом). Это и понятно: ландшафт этих мест хотя и отличался разнообразием, но был почти везде мало пригодным не только для освоения, но и для передвижения. Если не считать холмистого побережья, тремя основными типами ландшафта были болота, джунгли и горы.
В конце XVIII века англичане начали селить на побережье бывших рабов, вывезенных во время и после Войны за независимость США из Северной Америки и Вест-Индии. В 1792 году с этой целью был основан город Фритаун (сейчас столица независимой Сьерра-Леоне). После запрета Англией работорговли в 1807 году сюда также стали привозить африканцев, освобожденных английскими патрулями с кораблей работорговцев.
В конце XVIII века англичане начали селить на побережье бывших рабов, вывезенных во время и после Войны за независимость США из Северной Америки и Вест-Индии. В 1792 году с этой целью был основан город Фритаун (сейчас столица независимой Сьерра-Леоне). После запрета Англией работорговли в 1807 году сюда также стали привозить африканцев, освобожденных английскими патрулями с кораблей работорговцев.
Фритаун в 1856 году.
Гравюра Джона Лейтона Уильямса.
Western Africa: Its History, Condition, and Prospects. 1856
Гравюра Джона Лейтона Уильямса.
Western Africa: Its History, Condition, and Prospects. 1856
До середины XVIII века европейцы привозили в Западную Африку в основном оружие, текстиль, железо, ром. Прибрежные племена в свою очередь торговали с «материковыми» (у которых пользовалась большим спросом также соль с побережья), получая взамен тот же рис, черное и красное дерево, пряности — все это было нужно европейцам.
Но начиная с 1750-х годов все стало меняться, и все большую долю в экспорте из Сьерра-Леоне стал занимать один товар — рабы, пользовавшиеся у европейцем все более ажиотажным спросом. Развитие работорговли в Сьерра-Леоне и привело к вынужденной встрече будущих пассажиров «Амистад» рядом с устьем реки Галлинас, в форте Ломбоко.
Но начиная с 1750-х годов все стало меняться, и все большую долю в экспорте из Сьерра-Леоне стал занимать один товар — рабы, пользовавшиеся у европейцем все более ажиотажным спросом. Развитие работорговли в Сьерра-Леоне и привело к вынужденной встрече будущих пассажиров «Амистад» рядом с устьем реки Галлинас, в форте Ломбоко.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ломбоко
Нельзя сказать, что до появления европейцев рабство было чем-то неслыханным в Западной Африке. В рабство (временное или постоянное) можно было попасть за долги, в качестве залога, в наказание, в результате набега или проигранной войны.
Воевать племена Западной Африки умели и любили, а к началу 1830-х годов в Сьерра-Леоне воевали примерно все против всех, включая войны между группировками одного и того же племени. Миссионер Джордж Томпсон, путешествовавший в этих местах в 1850-х, рассказывает, что видел руины 20 разрушенных и сожженных городов, «стертых с лица земли». Ему часто приходилось проезжать мимо насаженных на шест черепов и намеренно не похороненных трупов. Один из «королей» менде, «иссушенный, очень старый, умный и добрый» Киссикумма, так объяснил Томпсону эту беспрерывную тотальную войну: «Причина в том, что в нашей стране слишком много вождей. Это как если бы было много богов, и каждый противился бы планам и желаниям другого. Один хочет послать дождь, другой ясное солнце — этот одно, тот другое, и они постоянно соревнуются. Когда в стране так много королей, ничего хорошего в ней не будет».
Менди воевали практически со всеми — темне, ваи, гола, кру, буллом. А война между двумя городами менди, Тиконко и Бумпе, длилась двадцать лет.
Побежденные часто становились рабами, но это рабство отличалось от безжалостной, почти промышленной системы, принятой на плантациях американского Юга и Вест-Индии. Европейцам обычно было не очень понятно, кто раб, а кто хозяин. Один из пленников «Амистад», Пугнвавни, рассказывал, что два года был рабом африканца, занимаясь выращиванием риса: «Жена и дети его хозяина трудились точно так же, и никакой разницы в том, что касалось работы, между ними не было».
Но вернемся к нашей истории. Благодаря сохранившемуся протоколу первого судебного разбирательства в Нью-Лондоне, которое прошло прямо на борту захваченной лейтенантом Гедни «Амистад» 29 августа 1839 года, у нас есть уникальная возможность узнать о жизни ее пленников и о том, как они попали к работорговцам. А благодаря интересу американской общественности того времени к истории «Амистад» у нас есть еще одна уникальная возможность — увидеть их лица на рисунках молодого художника Уильяма Таунсенда, который сделал двадцать два портрета с натуры, когда пленники ожидали дальнейшего разбирательства в тюрьме города Нью-Хейвен (обо всем этом мы расскажем ниже).
Воевать племена Западной Африки умели и любили, а к началу 1830-х годов в Сьерра-Леоне воевали примерно все против всех, включая войны между группировками одного и того же племени. Миссионер Джордж Томпсон, путешествовавший в этих местах в 1850-х, рассказывает, что видел руины 20 разрушенных и сожженных городов, «стертых с лица земли». Ему часто приходилось проезжать мимо насаженных на шест черепов и намеренно не похороненных трупов. Один из «королей» менде, «иссушенный, очень старый, умный и добрый» Киссикумма, так объяснил Томпсону эту беспрерывную тотальную войну: «Причина в том, что в нашей стране слишком много вождей. Это как если бы было много богов, и каждый противился бы планам и желаниям другого. Один хочет послать дождь, другой ясное солнце — этот одно, тот другое, и они постоянно соревнуются. Когда в стране так много королей, ничего хорошего в ней не будет».
Менди воевали практически со всеми — темне, ваи, гола, кру, буллом. А война между двумя городами менди, Тиконко и Бумпе, длилась двадцать лет.
Побежденные часто становились рабами, но это рабство отличалось от безжалостной, почти промышленной системы, принятой на плантациях американского Юга и Вест-Индии. Европейцам обычно было не очень понятно, кто раб, а кто хозяин. Один из пленников «Амистад», Пугнвавни, рассказывал, что два года был рабом африканца, занимаясь выращиванием риса: «Жена и дети его хозяина трудились точно так же, и никакой разницы в том, что касалось работы, между ними не было».
Но вернемся к нашей истории. Благодаря сохранившемуся протоколу первого судебного разбирательства в Нью-Лондоне, которое прошло прямо на борту захваченной лейтенантом Гедни «Амистад» 29 августа 1839 года, у нас есть уникальная возможность узнать о жизни ее пленников и о том, как они попали к работорговцам. А благодаря интересу американской общественности того времени к истории «Амистад» у нас есть еще одна уникальная возможность — увидеть их лица на рисунках молодого художника Уильяма Таунсенда, который сделал двадцать два портрета с натуры, когда пленники ожидали дальнейшего разбирательства в тюрьме города Нью-Хейвен (обо всем этом мы расскажем ниже).
Еще несколько выдержек из того же протокола:
Бурна Младший. Был кузнецом в деревне, где и родился; ковал подковы, топоры и ножи; также выращивал рис. За крим. связь [вероятно, сексуальную связь с чужой женой] был продан испанцу в Ломбоко. Его схватили на дороге, после чего он четыре дня добирался до Ломбоко. Женат; один ребенок; отец, трое братьев и сестер живы.
Гбату (Барту). Татуировка на груди. Родился в стране Тума, рядом с большим озером Мавуа. Его отец — джентльмен и не работает. Их король, Дабе, живет в городе Тума. Отец послал его в деревню купить одежды; на обратном пути его схватили шестеро, связав руки за спиной. Потом он десять дней добирался до Ломбоко. Там, где он жил, высокие горы, выращивают рис, у людей есть ружья; он видел слонов.
Пие (Биа). Видимо, известный в своих краях охотник. Говорит, что убил 5 леопардов, трех на суше и двух в воде; и что убил трех слонов. На руках белые пятна — следы от взорвавшегося ружья, которое он слишком сильно зарядил, чтобы показать свою ловкость. На его доме висела шкура леопарда — в знак того, что он охотник. Женат, четверо детей.
Пугнвавни (Пунгвани). Татуировки на теле, зубы подпилены. Родился в Фебау, между страной менди и Конно. Дядя, брат матери, обменял его на плащ. Его схватили ночью, куда-то везли шесть дней и продали Гарлоба, у которого было шесть жен. Два года он жил у этого человека, выращивал рис.
Бау. Есть жена и трое детей. Его схватили в лесу четверо, когда он шел сажать рис. Левую руку привязали к шее и так он десять дней шел до Ломбоко. Жил у большой реки Вова. Там, где он жил, за жену нужно было платить. Он заплатил за свою 10 предметов одежды, 1 козу, 1 ружье и много циновок; одежду для него сшила мать.
Шуле. Родился в Конабу, на равнине в стране менди. Его обратил в рабство Майа за крим. связь с его женой. Потом и его, и его хозяина захватил Момавру, который продал их торговцу, а тот — испанцам в Ломбоко.
Теме. Девочка-подросток. Говорит, что жила с матерью, братом и сестрой; их отец умер. Ночью в их дом ворвался отряд и взял всех в плен. Она с тех пор не видела ни мать, ни брата. Очень долго добиралась до Ломбоко.
Бурна Младший. Был кузнецом в деревне, где и родился; ковал подковы, топоры и ножи; также выращивал рис. За крим. связь [вероятно, сексуальную связь с чужой женой] был продан испанцу в Ломбоко. Его схватили на дороге, после чего он четыре дня добирался до Ломбоко. Женат; один ребенок; отец, трое братьев и сестер живы.
Гбату (Барту). Татуировка на груди. Родился в стране Тума, рядом с большим озером Мавуа. Его отец — джентльмен и не работает. Их король, Дабе, живет в городе Тума. Отец послал его в деревню купить одежды; на обратном пути его схватили шестеро, связав руки за спиной. Потом он десять дней добирался до Ломбоко. Там, где он жил, высокие горы, выращивают рис, у людей есть ружья; он видел слонов.
Пие (Биа). Видимо, известный в своих краях охотник. Говорит, что убил 5 леопардов, трех на суше и двух в воде; и что убил трех слонов. На руках белые пятна — следы от взорвавшегося ружья, которое он слишком сильно зарядил, чтобы показать свою ловкость. На его доме висела шкура леопарда — в знак того, что он охотник. Женат, четверо детей.
Пугнвавни (Пунгвани). Татуировки на теле, зубы подпилены. Родился в Фебау, между страной менди и Конно. Дядя, брат матери, обменял его на плащ. Его схватили ночью, куда-то везли шесть дней и продали Гарлоба, у которого было шесть жен. Два года он жил у этого человека, выращивал рис.
Бау. Есть жена и трое детей. Его схватили в лесу четверо, когда он шел сажать рис. Левую руку привязали к шее и так он десять дней шел до Ломбоко. Жил у большой реки Вова. Там, где он жил, за жену нужно было платить. Он заплатил за свою 10 предметов одежды, 1 козу, 1 ружье и много циновок; одежду для него сшила мать.
Шуле. Родился в Конабу, на равнине в стране менди. Его обратил в рабство Майа за крим. связь с его женой. Потом и его, и его хозяина захватил Момавру, который продал их торговцу, а тот — испанцам в Ломбоко.
Теме. Девочка-подросток. Говорит, что жила с матерью, братом и сестрой; их отец умер. Ночью в их дом ворвался отряд и взял всех в плен. Она с тех пор не видела ни мать, ни брата. Очень долго добиралась до Ломбоко.
Самым известным из пленников «Амистад» был Джозеф Синкé, он же Сенгбе Пиé (Joseph Cinqué, Sengbe Pieh). В 1939 году аболиционист и художник-самоучка из Нью-Хейвена Натаниель Джослин (1796–1881) написал его портрет — ну да, немного стилизованный, но с натуры.
Вот что говорится о Синке в судебном протоколе, составленном на арестованной «Амистад» в Нью-Лондоне в августе 1839 года:
«Родился в [деревне] Мани в Джопоа, т.е. на равнине в стране менди. По его словам, расстояние от мани до Ломбоко — десять солнц, или дней. Его мать умерла, он жил с отцом. У него есть жена и трое детей, сын и две дочери. Их король Калумбо жил в стране менди. Синке выращивал рис; он никогда не владел рабами и не торговал ими. Он был похищен четырьмя людьми на дороге; они привязали его правую руку к шее. Майагилаго продал его Бамаджа, сыну Шака, короля Гендума в стране ваи. Бамаджа отвез его в Ломбоко и продал испанцу. С Майагилало он провел три дня, с Бамаджа месяц, а в Ломбоко — два месяца. Он слышал раньше о Педро Бланко, который живет в Теилу рядом с Ломбоко».
Вот что говорится о Синке в судебном протоколе, составленном на арестованной «Амистад» в Нью-Лондоне в августе 1839 года:
«Родился в [деревне] Мани в Джопоа, т.е. на равнине в стране менди. По его словам, расстояние от мани до Ломбоко — десять солнц, или дней. Его мать умерла, он жил с отцом. У него есть жена и трое детей, сын и две дочери. Их король Калумбо жил в стране менди. Синке выращивал рис; он никогда не владел рабами и не торговал ими. Он был похищен четырьмя людьми на дороге; они привязали его правую руку к шее. Майагилаго продал его Бамаджа, сыну Шака, короля Гендума в стране ваи. Бамаджа отвез его в Ломбоко и продал испанцу. С Майагилало он провел три дня, с Бамаджа месяц, а в Ломбоко — два месяца. Он слышал раньше о Педро Бланко, который живет в Теилу рядом с Ломбоко».
Как видно из этих историй, часть людей попадали в рабство («внутреннее», то есть к другим африканцам) по одной из определенных причин, которые, судя по всему, признавались народами Сьерра-Леоне легитимными: в качестве удержанного залога, в качестве наказания за преступление, в качестве законной «добычи» победивших в войне или битве воинов, наконец, в качестве платы родителей за какой-то товар. Но Синке и многих других просто похищали какие-то неизвестные вооруженные люди — и сразу же или через посредника продавали неким испанцам в месте под названием Ломбоко. Как это стало возможным?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется вернуться на несколько столетий назад.
Первыми из европейцев покупать и продавать африканских рабов на международном «рынке» стали португальцы в середине XV века. И возник этот бизнес во многом благодаря появлению новой для Европы индустрии —производству сахара из сахарного тростника. Само это растение родом из Южной и Юго-Восточной Азии, где оно использовалось в сыром виде как лакомство и как лекарство. В I в. нашей эры римский писатель и ученый Плиний Старший писал, что сахар производится в Аравии и Индии и что он используется исключительно в медицинских целях. Около V века в Индии научились производить кристаллический сахар, что способствовало его распространению по всей Азии (первые тростниковые плантации появились парой веков позже в Китае). В XII–XV вв. торговлей сахаром в Европе занимались в основном венецианцы; еще долго сахар в Европе был очень дорогим и доступным лишь немногим удовольствием.
Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется вернуться на несколько столетий назад.
Первыми из европейцев покупать и продавать африканских рабов на международном «рынке» стали португальцы в середине XV века. И возник этот бизнес во многом благодаря появлению новой для Европы индустрии —производству сахара из сахарного тростника. Само это растение родом из Южной и Юго-Восточной Азии, где оно использовалось в сыром виде как лакомство и как лекарство. В I в. нашей эры римский писатель и ученый Плиний Старший писал, что сахар производится в Аравии и Индии и что он используется исключительно в медицинских целях. Около V века в Индии научились производить кристаллический сахар, что способствовало его распространению по всей Азии (первые тростниковые плантации появились парой веков позже в Китае). В XII–XV вв. торговлей сахаром в Европе занимались в основном венецианцы; еще долго сахар в Европе был очень дорогим и доступным лишь немногим удовольствием.
Изобретение рафинирования сахара.
Гравюра Яна Колэрта по рисунку Яна ван дер Стрэта (Stradanus). Из издания Филипса Галле Nova Reperta.
Не позже 1600.
The Elisha Whittelsey Collection, The Elisha Whittelsey Fund, 1949/Metropolitan Museum of Art
Гравюра Яна Колэрта по рисунку Яна ван дер Стрэта (Stradanus). Из издания Филипса Галле Nova Reperta.
Не позже 1600.
The Elisha Whittelsey Collection, The Elisha Whittelsey Fund, 1949/Metropolitan Museum of Art
После взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году итальянские купцы создали на берегах Черного Моря, к которому они получили таким образом доступ, развитую систему работорговли; в ней также принимали деятельное участие татарские ханы. Десятки, если не сотни тысяч местных жителей разных национальностей (армян, болгар, черкесов, мингрелов, грузин и так далее) продавались в городах Средиземноморья, от Египта и Сирии до Сицилии и Восточной Испании, чаще всего они становились личными слугами или, в случае женщин, наложницами. Но в 1453 году Константинополь и Босфор захватили оттоманы, успешно продолжив этот бизнес. Итальянским же купцам пришлось в срочном порядке искать другие рынки — и местом капиталовложений многих из них стала Португалия, где к тому времени как раз зарождалась сахарная индустрия.
Поначалу сахарный тростник выращивали на португальских и испанских атлантических островах — Мадейре, Азорах, Канарах, позже Кабо-Верде и Сан-Томе. За исключением Азорских островов, населенных на тот момент гуанчами (считается, что они были берберского происхождения), острова были необитаемы. Выращивание сахарного тростника и производство сахара требовали значительных человеческих ресурсов — а их проще всего оказалось обеспечить за счет легко приобретаемых неподалеку африканских рабов. Флорентийский купец Бартоломео Маркионни, приятель Америго Веспуччи, поселился в 1470 году в Лиссабоне и вскоре владел сахарными плантациями на Мадейре, где трудились африканские рабы, а король Португалии Афонсу V предоставил ему монополию на работорговлю на Гвинейском Берегу (к северу от Сьерра-Леоне).
Рабство в то время отличалось от того «особого института» (peculiar institution), который сформировался в Америке некоторое время спустя. Статус раба, который могли иметь отнюдь не только африканцы, не передавался по наследству и вообще не был чем-то постоянным. Известно, что в 1550 году как минимум 10% населения Лиссабона составляли чернокожие выходцы из Африки и их потомки; но далеко не все из них были рабами, а некоторые даже достигали высокого положения в обществе. Подтверждение этому можно найти на крайне любопытной картине неизвестного фламандского художника «Королевский фонтан», изображающей уличную сцене в Лиссабоне и предположительно датируемой 1570–1580 годами.
Поначалу сахарный тростник выращивали на португальских и испанских атлантических островах — Мадейре, Азорах, Канарах, позже Кабо-Верде и Сан-Томе. За исключением Азорских островов, населенных на тот момент гуанчами (считается, что они были берберского происхождения), острова были необитаемы. Выращивание сахарного тростника и производство сахара требовали значительных человеческих ресурсов — а их проще всего оказалось обеспечить за счет легко приобретаемых неподалеку африканских рабов. Флорентийский купец Бартоломео Маркионни, приятель Америго Веспуччи, поселился в 1470 году в Лиссабоне и вскоре владел сахарными плантациями на Мадейре, где трудились африканские рабы, а король Португалии Афонсу V предоставил ему монополию на работорговлю на Гвинейском Берегу (к северу от Сьерра-Леоне).
Рабство в то время отличалось от того «особого института» (peculiar institution), который сформировался в Америке некоторое время спустя. Статус раба, который могли иметь отнюдь не только африканцы, не передавался по наследству и вообще не был чем-то постоянным. Известно, что в 1550 году как минимум 10% населения Лиссабона составляли чернокожие выходцы из Африки и их потомки; но далеко не все из них были рабами, а некоторые даже достигали высокого положения в обществе. Подтверждение этому можно найти на крайне любопытной картине неизвестного фламандского художника «Королевский фонтан», изображающей уличную сцене в Лиссабоне и предположительно датируемой 1570–1580 годами.
Chafariz d'el Rey, c. 1570-80
The Bernardo Collection, Lisbon, Portugal
The Bernardo Collection, Lisbon, Portugal
На картине изображен первый общественный фонтан в Лиссабоне Chafariz d'el Rey (позднее был перестроен в одноименное палаццо, до сих пор существующее) и площадь вокруг него. Среди изображенных горожан около половины чернокожие, причем самого разного общественного статуса. Несколько деталей:
В общем, неизвестно, чем бы все это кончилось — в частности, для жителей Западной Африки, — но тут Христофор Колумб «открыл» Америку. Существует легенда, что первые ростки сахарного тростника завез в будущую Вест-Индию в 1492 году лично Колумб, получив их в дар перед отплытием с Канарских островов (тогда принадлежавших Испании) от графини Беатрис де Бобадийя-и-Оссорио, с которой у него якобы случился небольшой роман. Так или иначе, первый урожай сахарного тростника был снят на острове Эспаньола (Гаити) в 1501 году. В течение XVI века сахарная индустрия распространяется по всей Вест-Индии, Центральной Америке и востоку современной Бразилии. Хотя Колумб открыл Вест-Индию под испанским флагом, Португалия, на тот момент самая могущественная морская и колониальная империя, заявила на нее свои права, ссылаясь на папскую буллу 1481 года, в соответствии с которой за ней оставались все уже открытые и еще не открытые земли к югу от Канарских островов. Однако Кастилия и Арагон потребовали пересмотра этой договоренности, и в результате сложных переговоров в 1492 году был заключен Тордесильясский договор, проведший новую границу между владениями двух держав по линии между Северным и Южным полюсами, находящейся на расстоянии 370 лиг (1770 км) к западу от островов Зеленого Мыса — сейчас эта линия соответствует меридиану 49°32'56" западной долготы. Все открытые и еще не открытые земли и моря к западу от этой линии отходили Испании, а к востоку — Португалии. Восточное побережье Бразилии открыл Педру Алвариш Кабрал в 1500 году, и так оно было признано португальским, а впоследствии португальские владения в Южной Америке пересекли «папский меридиан».
В 1502 году итальянский дипломат в Лиссабоне Альберто Кантино тайно вывез из Португалии для своего патрона герцога Феррарского карту мира (она традиционно называется «планисфера Кантино», здесь можно посмотреть ее в высоком разрешении), отражающую все недавние географические открытия в Новом Свете: Вест-Индию, северо-восточное побережье Южной Америки (включая северо-восток Бразилии — его легко узнать по попугаям), Восточную Африку и Индию, а также нынешние Гренландию и Ньюфаундленд. Отдельно отметим гору в форме львицы, изображающую Сьерра-Леоне, и, чуть дальше к востоку, замок Эльмина, о котором мы еще поговорим. «Папский меридиан» проходит через Бразилию и Ньюфаундленд, который назван португальским владением (его заново «открыли» в 1501 году братья Корте-Реал).
В 1502 году итальянский дипломат в Лиссабоне Альберто Кантино тайно вывез из Португалии для своего патрона герцога Феррарского карту мира (она традиционно называется «планисфера Кантино», здесь можно посмотреть ее в высоком разрешении), отражающую все недавние географические открытия в Новом Свете: Вест-Индию, северо-восточное побережье Южной Америки (включая северо-восток Бразилии — его легко узнать по попугаям), Восточную Африку и Индию, а также нынешние Гренландию и Ньюфаундленд. Отдельно отметим гору в форме львицы, изображающую Сьерра-Леоне, и, чуть дальше к востоку, замок Эльмина, о котором мы еще поговорим. «Папский меридиан» проходит через Бразилию и Ньюфаундленд, который назван португальским владением (его заново «открыли» в 1501 году братья Корте-Реал).
Cantino Planisphere. 1502. Biblioteca Estense, Modena, Italy
Wikimedia
Wikimedia
К 1540 году на одном только небольшом острове Санта-Катарина на юге Бразилии работало около 800 сахарных прессов, а на северо-восточном побережье — еще около двух тысяч. Не отставали и испанцы, особенно на Эспаньоле, Ямайке и Кубе.
Выращивание и обработка сахарного тростника в то время требовали огромного количества человеческих ресурсов и крайне тяжелого физического труда, причем практически круглый год: рытье канав или ям для посадки, посадка побегов, прополка, удобрение (что означало транспортировку иногда 30-килограммовых корзин с навозом, часто вверх по склону холма), сбор трехметровых созревших стеблей с помощью мачете, их измельчение таким же способом, выжимание сока с помощью прессов, варка. Срезанные стебли нужно было успеть переработать в течение суток, иначе драгоценный сок мог испортиться. Также нужно было учитывать погоду и смену времен года. Все это и масштабы производства привели к тому, что сахарные плантации XVI—XVII веков стали прообразом промышленных предприятий XIX века с их разделением труда, конвейерной скоростью и упорядочиванием процессов — с той разницей, что основным инструментом менеджеров было физическое насилие.
Выращивание и обработка сахарного тростника в то время требовали огромного количества человеческих ресурсов и крайне тяжелого физического труда, причем практически круглый год: рытье канав или ям для посадки, посадка побегов, прополка, удобрение (что означало транспортировку иногда 30-килограммовых корзин с навозом, часто вверх по склону холма), сбор трехметровых созревших стеблей с помощью мачете, их измельчение таким же способом, выжимание сока с помощью прессов, варка. Срезанные стебли нужно было успеть переработать в течение суток, иначе драгоценный сок мог испортиться. Также нужно было учитывать погоду и смену времен года. Все это и масштабы производства привели к тому, что сахарные плантации XVI—XVII веков стали прообразом промышленных предприятий XIX века с их разделением труда, конвейерной скоростью и упорядочиванием процессов — с той разницей, что основным инструментом менеджеров было физическое насилие.
Поначалу плантаторы использовали в качестве рабочей силы местное население: на испанских островах Карибского моря это были собственно карибы и родственные им таино, а в португальской Бразилии — тупи. Формально их не обращали в рабство (их нельзя было продавать и покупать), но по сути колонизаторы обращались с ними похожим образом. Но выяснилось, что «индейцы» органически неспособны к такого рода изнурительному труду, а также очень уязвимы для принесенных европейцами болезней (по причине отсутствия к ним иммунитета). В результате насилия, невыносимых условий труда, голода и болезней коренное население Вест-Индии и бразильского атлантического побережья вымерло практически полностью за несколько десятилетий. Например, на Эспаньоле, по разным оценкам, жили от 300 до 500 тысяч таино; в 1540-е их осталось меньше пятисот. К концу XVI века трудиться на сахарных плантациях стало некому, а спрос на сахар продолжал расти.
К тому же под влиянием католического епископа Бартоломе де лас Касас испанская корона приняла в 1542 году так называемые «Новые законы», направленные на защиту (оставшегося) коренного населения испанских колоний в Новом Свете. В частности, индейцам было разрешено владеть землей, а использовать их подневольный труд на шахтах отныне запрещалось.
Таким образом, к концу XVI века трудиться на сахарных плантациях стало некому, а спрос на сахар продолжал расти. В качестве решения проблемы тот же де лас Касас и его португальский коллега, иезуит Мануэль Нобрега, предлагали завезти побольше африканских рабов (правда, впоследствии де лас Касас отрекся от этих взглядов, осознав, что порабощение африканцев мало чем отличалось от порабощения индейцев). Португальских плантаторов и работорговцев, уже имевших успешный в экономическом отношении опыт эксплуатации рабов на атлантических островах, уговаривать не пришлось. За ними последовали испанцы, а в XVII и XVIII веках, когда португальское господство на море сошло на нет, — голландцы, французы и англичане. Изложение трехсотлетней истории колонизации европейскими державами Вест-Индии, Центральной и Южной Америки заняло бы значительную часть этого и без того объемного текста, так что желающим предлагаю ознакомиться с ней за несколько минут:
Таким образом, к концу XVI века трудиться на сахарных плантациях стало некому, а спрос на сахар продолжал расти. В качестве решения проблемы тот же де лас Касас и его португальский коллега, иезуит Мануэль Нобрега, предлагали завезти побольше африканских рабов (правда, впоследствии де лас Касас отрекся от этих взглядов, осознав, что порабощение африканцев мало чем отличалось от порабощения индейцев). Португальских плантаторов и работорговцев, уже имевших успешный в экономическом отношении опыт эксплуатации рабов на атлантических островах, уговаривать не пришлось. За ними последовали испанцы, а в XVII и XVIII веках, когда португальское господство на море сошло на нет, — голландцы, французы и англичане. Изложение трехсотлетней истории колонизации европейскими державами Вест-Индии, Центральной и Южной Америки заняло бы значительную часть этого и без того объемного текста, так что желающим предлагаю ознакомиться с ней за несколько минут:
Контроль над островами Карибского моря, 1492–2016.
Контроль над землями Южной Америки, с 20 000 года до н.э. до 2017 (европейцы появляются на 1:41, в 1499 году).
Впрочем, подданство как рабовладельцев, так и особенно работорговцев быстро перестало иметь значение: несмотря на продержавшуюся какое-то время «монополию» Португалии на африканском побережье, уже в конце XVI века работорговлей, не менее выгодным бизнесом, чем производство сахара, занимались все, кто мог привлечь инвестиции или вложить собственные средства — баснословная прибыль оправдывала любой риск.
Так или иначе, считается, что с 1500 года до середины XIX века из Африки было вывезено более 10 миллионов человек (никто не знает, сколько еще погибло в пути — по средней статистике, смертность на кораблях работорговцев составляла минимум 20%). 41% из них попали в Бразилию, еще 48% — на острова Вест-Индии, а в Северную Америку было импортировано только 5 или 6% (миллионы североамериканских рабов родились уже в Америке). То есть подавляющее большинство рабов были заняты на сахарных и других плантациях Карибских островов и Южной Америки. В разные годы рабы вывозились из разных регионов Западной Африки. Эту историю хорошо иллюстрирует анимированная инфографика, созданная ресурсом Slate на основе сохранившихся архивных данных о приблизительно 10 тысячах рейсах работорговцев:
Так или иначе, считается, что с 1500 года до середины XIX века из Африки было вывезено более 10 миллионов человек (никто не знает, сколько еще погибло в пути — по средней статистике, смертность на кораблях работорговцев составляла минимум 20%). 41% из них попали в Бразилию, еще 48% — на острова Вест-Индии, а в Северную Америку было импортировано только 5 или 6% (миллионы североамериканских рабов родились уже в Америке). То есть подавляющее большинство рабов были заняты на сахарных и других плантациях Карибских островов и Южной Америки. В разные годы рабы вывозились из разных регионов Западной Африки. Эту историю хорошо иллюстрирует анимированная инфографика, созданная ресурсом Slate на основе сохранившихся архивных данных о приблизительно 10 тысячах рейсах работорговцев:
Благодаря созданному, по сути, искусственному спросу сахар довольно быстро из драгоценного деликатеса превратился в жизненно необходимый товар — вскоре такая же история произошла с табаком и кофе, тоже производившимися в Америке. Значительно позже к ним присоединились рис и хлопок. Рабский труд оказался, как ни цинично это звучит, очень эффективным для возделывания и переработки всех этих культур. В результате к концу XVII века складывается совершенно новый экономическо-политический феномен, известный как Атлантический торговый треугольник (triangle trade). В своем классическом виде он выглядел так:
Из Вест-Индии и Бразилии в Европу везли «колониальные товары»: сахар, ром, кофе, табак, какао, рис, хлопок. Из Европы в Африку — промышленные изделия, инструменты, металлы, порох, оружие, текстиль и так далее. Из Африки в Вест-Индию и Бразилию — рабов, которые производили «колониальные товары». И так до бесконечности. Дэвид Брайон Дэйвис, авторитетный исследователь института американского рабства, называет эту «атлантическую торговую систему» одновременно прообразом экономической глобализации XXI века и «“геенной огненной" древнего бога Молоха, пожирающей африканских рабов, чтобы все большее количество европейцев (и впоследствии белых американцев) могли потреблять сахар, кофе, рис и табак».
Хотя отдельные голоса против рабства как институции раздавались и раньше, относительно массовое движение, которое принято называть аболиционистским (от англ. abolition «запрет»), развернулось ближе к концу XVIII столетия, прежде всего в Британии и северных штатах США, где особенно активными в этом отношении были протестанты-квакеры. Британские аболиционисты первыми осознали весь ужас «торгового треугольника», полностью построенного на эксплуатации произвольно обращаемых в рабство африканцев.
Хотя отдельные голоса против рабства как институции раздавались и раньше, относительно массовое движение, которое принято называть аболиционистским (от англ. abolition «запрет»), развернулось ближе к концу XVIII столетия, прежде всего в Британии и северных штатах США, где особенно активными в этом отношении были протестанты-квакеры. Британские аболиционисты первыми осознали весь ужас «торгового треугольника», полностью построенного на эксплуатации произвольно обращаемых в рабство африканцев.
Davis, David Brion. Inhuman Bondage. Oxford University Press, 2006. P. 99.
Например, в 1791 году британский купец Джеймс Райт опубликовал следующее объявление:
«ДЖЕЙМС РАЙТ
ИЗ ХЭЙВЕРХИЛЛА,
Будучи удручен непередаваемыми страданиями наших БРАТЬЕВ, АФРИКАНСКИХ РАБОВ на ВЕСТ-ИНДСКИХ ОСТРОВАХ, а равно омерзительными средствами, применяемыми для их приобретения и к ним самим после их приобретения; рассказами о грабежах, убийствах, сожженных городах, возбуждения вражды между аборигенами, с тем чтобы те учиняли войны и набеги против друг друга, брали в плен и продавали друг друга европейским торговцам человеческим товаром; а равно крайней жестокостью и нехристианским обращением с ними после пленения и на борту работорговых кораблей, и клеймением, порками и жестокими пытками, применяемыми к ним после прибытия по месту назначения, одно лишь перечисление коих глубоко возмутительно для всякого человека; каковые рассказы представляются неоспоримо доказанными, и даже люди, занятые в сей неблаговидной торговле, их не отрицают; —
Итак, будучи удручен (как я сказал) страданиями и бедствиями сих глубоко уязвляемых людей, а равно тем соображением, что, будучи поставщиком товара, который представляется мне главной основой работорговли; я прибегаю к сему методу извещения своих покупателей о своем намерении прекратить торговлю САХАРОМ (после исчерпания того запаса, который имеется на моих складах) до тех пор, пока я не смогу приобретать его через каналы не столь грязные, не столь связанные с рабством и не столь питаемые человеческой кровью. —
Причиной, побудившей меня опубликовать вышесказанное, стало желание развеять сомнения моих покупателей, с коими меня связывают многолетние добрые отношения (на продолжение каковых я продолжаю надеяться в отношении товаров, торговать которыми я намерен и далее), касательно моего отношения к сему вопросу».
«ДЖЕЙМС РАЙТ
ИЗ ХЭЙВЕРХИЛЛА,
Будучи удручен непередаваемыми страданиями наших БРАТЬЕВ, АФРИКАНСКИХ РАБОВ на ВЕСТ-ИНДСКИХ ОСТРОВАХ, а равно омерзительными средствами, применяемыми для их приобретения и к ним самим после их приобретения; рассказами о грабежах, убийствах, сожженных городах, возбуждения вражды между аборигенами, с тем чтобы те учиняли войны и набеги против друг друга, брали в плен и продавали друг друга европейским торговцам человеческим товаром; а равно крайней жестокостью и нехристианским обращением с ними после пленения и на борту работорговых кораблей, и клеймением, порками и жестокими пытками, применяемыми к ним после прибытия по месту назначения, одно лишь перечисление коих глубоко возмутительно для всякого человека; каковые рассказы представляются неоспоримо доказанными, и даже люди, занятые в сей неблаговидной торговле, их не отрицают; —
Итак, будучи удручен (как я сказал) страданиями и бедствиями сих глубоко уязвляемых людей, а равно тем соображением, что, будучи поставщиком товара, который представляется мне главной основой работорговли; я прибегаю к сему методу извещения своих покупателей о своем намерении прекратить торговлю САХАРОМ (после исчерпания того запаса, который имеется на моих складах) до тех пор, пока я не смогу приобретать его через каналы не столь грязные, не столь связанные с рабством и не столь питаемые человеческой кровью. —
Причиной, побудившей меня опубликовать вышесказанное, стало желание развеять сомнения моих покупателей, с коими меня связывают многолетние добрые отношения (на продолжение каковых я продолжаю надеяться в отношении товаров, торговать которыми я намерен и далее), касательно моего отношения к сему вопросу».
Анонимный аболиционистский памфлет, опубликованный в Лондоне годом позже, воспроизводит беседу двух выдуманных персонажей, раба Кушу и британского джентльмена по имени мистер Инглиш. Кушу утверждает, что, потребляя сахар и ром, мистер Инглиш поддерживает работорговлю и жестокое насилие, на котором она основана.
— Каким образом? — не понимает мистер Инглиш.
— Вы платите за похищения и убийства бедных негров, — отвечает Кушу.
«— Как это? Я не понимаю.
— О, я сейчас все вам объясню, масса. Вы платите лавочнику, лавочник платит купцу, купец платит плантатору, плантатор платит работорговцу, работорговец платит паньяру [похитителю африканцев], кабоширу [деревенскому вождю] или черному королю.
— То есть вот таким запутанным путем ты делаешь из всех нас воров и убийц.
— Ничего запутанного, масса, это совершенно прямой путь».
— Каким образом? — не понимает мистер Инглиш.
— Вы платите за похищения и убийства бедных негров, — отвечает Кушу.
«— Как это? Я не понимаю.
— О, я сейчас все вам объясню, масса. Вы платите лавочнику, лавочник платит купцу, купец платит плантатору, плантатор платит работорговцу, работорговец платит паньяру [похитителю африканцев], кабоширу [деревенскому вождю] или черному королю.
— То есть вот таким запутанным путем ты делаешь из всех нас воров и убийц.
— Ничего запутанного, масса, это совершенно прямой путь».
Неустанная пропагандистская работа аболиционистов в разных странах Европы (но прежде всего в Англии) и США, конечно, сыграла большую роль в том, что в течение первой половины вывоз «новых» рабов из Африки был запрещен практически везде. Еще в 1702 году лорд главный судья Англии и Уэльса принимает решение по делу Smith v. Browne & Cooper, постановив, что «как только негр прибывает в Англию, он становится свободным». В течение 1780-х годов все северные штаты Америки либо полностью запрещают рабство, либо принимают законы о его постепенной отмене (первый такой закон, в соответствии с которым свободными признавались все дети рабов, рожденные после его принятия, был принят в Пенсильвании в 1780 году). В 1790-е трансатлантическую работорговлю запрещают революционная Франция (правда, Наполеон снова разрешает его в вест-индских колониях в 1802 году, что приводит к организованному восстанию на французском Сан-Доминго и в конечном счете к объявлению независимости Гаити в 1804-м), Дания и Канада.
В 1807 году работорговля становится незаконной во всей Британской Империи, а 1 января 1808 года — в США (раньше это сделать не позволяла Конституция). В 1814 году работорговлю запрещают Нидерланды, а в 1815-м — Португалия, но только севернее экватора и в обмен на 750 тысяч фунтов, выплаченные Британией. В 1817-м похожую сделку с англичанами заключает Испания (но запрет вступает в силу только в 1820-м). В 1818 году Британия заключает окончательные двусторонние соглашения о запрете работорговли с Испанией, Португалией и Нидерландами, а пришедшие к власти во Франции Бурбоны запрещают ее самостоятельно. К 1839 году работорговля, а кое-где и рабство, были запрещены законодательно или соглашениями с Британией в значительной части западного полушария. Исключениями были португальские колонии к югу от экватора и многие из независимых южно- и центрально-американских государств, включая Бразилию (формально работорговля была запрещена в 1831-м, но стала преступлением только в 1850-м).
Приятная для европейцев версия того, почему же работорговля в начале XIX века была запрещена почти повсеместно, состоит в том, что произошло смягчение нравов, «сдвиг парадигмы» в направлении гуманизма, в том числе под влиянием эгалитарных идеалов французской революции и американской войны за независимость. Однако многие историки говорят о том, что смягчение нравов было во многом вынужденным. В разных регионах Нового Света (в северных штатах, в Канаде, на некоторых карибских островах) сформировались значительные сообщества свободных и полусвободных чернокожих, мулатов и метисов, и прибывающие из Африки рабы не очень понимали, почему их положение так кардинально отличается. Восстания рабов случались в Вест-Индии регулярно, но обычно быстро подавлялись. Водоразделом стала революция в Сан-Доминго 1791–1804 гг., в ходе которой повстанцы расправились с большинством плантаторов и последовательно разбили французские, испанские и английские экспедиционные войска, во много раз превосходившие их численностью (желтая лихорадка сильно им в этом помогла). В 1789 году в Сан-Доминго производилось 60% кофе и 40% сахара на мировом рынке, и гаитянская революция стала в этом отношении огромным ударом для «атлантической торговли».
В 1807 году работорговля становится незаконной во всей Британской Империи, а 1 января 1808 года — в США (раньше это сделать не позволяла Конституция). В 1814 году работорговлю запрещают Нидерланды, а в 1815-м — Португалия, но только севернее экватора и в обмен на 750 тысяч фунтов, выплаченные Британией. В 1817-м похожую сделку с англичанами заключает Испания (но запрет вступает в силу только в 1820-м). В 1818 году Британия заключает окончательные двусторонние соглашения о запрете работорговли с Испанией, Португалией и Нидерландами, а пришедшие к власти во Франции Бурбоны запрещают ее самостоятельно. К 1839 году работорговля, а кое-где и рабство, были запрещены законодательно или соглашениями с Британией в значительной части западного полушария. Исключениями были португальские колонии к югу от экватора и многие из независимых южно- и центрально-американских государств, включая Бразилию (формально работорговля была запрещена в 1831-м, но стала преступлением только в 1850-м).
Приятная для европейцев версия того, почему же работорговля в начале XIX века была запрещена почти повсеместно, состоит в том, что произошло смягчение нравов, «сдвиг парадигмы» в направлении гуманизма, в том числе под влиянием эгалитарных идеалов французской революции и американской войны за независимость. Однако многие историки говорят о том, что смягчение нравов было во многом вынужденным. В разных регионах Нового Света (в северных штатах, в Канаде, на некоторых карибских островах) сформировались значительные сообщества свободных и полусвободных чернокожих, мулатов и метисов, и прибывающие из Африки рабы не очень понимали, почему их положение так кардинально отличается. Восстания рабов случались в Вест-Индии регулярно, но обычно быстро подавлялись. Водоразделом стала революция в Сан-Доминго 1791–1804 гг., в ходе которой повстанцы расправились с большинством плантаторов и последовательно разбили французские, испанские и английские экспедиционные войска, во много раз превосходившие их численностью (желтая лихорадка сильно им в этом помогла). В 1789 году в Сан-Доминго производилось 60% кофе и 40% сахара на мировом рынке, и гаитянская революция стала в этом отношении огромным ударом для «атлантической торговли».